– Направо или налево? – спросил он.
Каццола молча смотрел на него, не понимая, о чем его спрашивают.
– Коль скоро мы здесь, давай воспользуемся преимуществами обстановки, – шутливо заметил Альберто, направляясь в римский форум. – Это декорация, которую когда-то в пятидесятых – еще до твоего рождения, разумеется, – использовали для исторических эпопей, – пояснил он. – Их снимали одну за другой, потому что съемки приносили кучу иностранных денег, в которых страна тогда остро нуждалась.
Он снял пальто, положил его на низкий парапет и стукнул по фальшивому камню ногой – раздался резонирующий звук, свидетельствовавший о том, что «кладка» полая. Далее настала очередь пиджака.
– Что вы делаете, шеф? – удивился Каццола, немного насторожившись.
– Хочу кое-что тебе показать.
Альберто закатал правый рукав рубашки и, повернувшись правым боком к подчиненному, указательным пальцем левой руки ткнул в маленькую черную татуировку. Каццола приблизился, испытывая неловкость, словно подойти слишком близко к начальнику означало проявить к нему неуважение.
– Что это? – понизив голос, спросил он.
– Голова Медузы. Одной из Горгон, мифических чудищ. – Он опустил рукав и застегнул манжет на пуговицу. – Я хотел, чтобы ты это увидел, Каццола, потому что в этом все дело. Тайная военная операция, готовившаяся в семидесятые годы, кодовое название «Медуза». Предполагалось реально осуществить ее в том случае, если революционерам и анархистам, расплодившимся в те времена, удастся прийти к власти. Мы, члены организации, поклялись друг другу предпринять любые шаги, какие окажутся необходимыми, чтобы восстановить закон и порядок. Ты понимаешь?
Каццола тупо кивнул.
– Хорошо, – сказал Альберто. – Только я должен быть совершенно уверен.
– Уверены – в чем?
– Что ты понял. – Он вдруг наклонил голову и выругался: – Черт возьми!
– Что случилось, шеф?
– У меня выпала контактная линза. Будь добр, попробуй ее найти. Без нее я наполовину слеп…
Но Каццола и без дальнейших объяснений уже ползал на четвереньках, обшаривая стеклопластиковый помост. Сунув руку в брючный карман, Альберто зашел ему за спину.
– Кто это? – тихо охнул он. И когда Каццола поднял голову, чтобы оглянуться, ухватил ее сзади за подбородок и полоснул ножом по горлу.
«Сколько крови!» – подумал он. Но на его одежде не осталось ни пятнышка, хотя, даже если бы и осталось, под пальто все равно ничего не было бы видно. Альберто вытер пальцы куском туалетной бумаги, надел пиджак, пальто и положил нож, перчатки и испачканную бумагу в пластиковый пакет, который принес с собой специально для этой цели. Вернувшись домой, он тщательно вымоет и высушит нож. Этот нож хорошо послужил ему в прошлом и может снова послужить в будущем.
Сколько крови. Около двадцати тысяч турок и тысяч десять христиан пали под Лепанто. В человеческом теле почти шесть литров крови. То есть в целом было пролито сто восемьдесят тысяч литров. Желоба для стока воды на галерах должны были быть переполнены кровью, а залив Патрас – превратиться в новое Красное море.
Когда кровь перестала хлестать из перерезанного горла, Альберто тщательно обыскал тело, но Каццола действительно все делал строго по инструкции, при нем не было ничего, удостоверявшего его личность. Да если бы и было, расследование ни к чему бы не привело. Как в случае с любым агентом SISMI, включая и самого Альберто, все письменные свидетельства существования Каццолы были изъяты из картотек гражданских органов власти и уничтожены. Так что, по сути, Каццола никогда и не существовал.
«Словно привидение», – с довольной улыбкой вспомнил Альберто, запирая за собой металлическую дверь.
Поезд, на котором ехал Дзен, по расписанию прибывал в Верону в начале третьего утра, однако из-за тумана, распространившегося на большую часть района, путешествие продлилось значительно дольше. Сразу после отправления из Милана Дзен задремал, но проснулся во время остановки в Брешии и понял, что больше не заснет. Он часто продолжал работать над делами, которые казались предельно ясными и завершенными, и всегда наступал момент, когда события обретали собственный ритм и начинали навязывать его, как партнер в танцах, вдруг решивший взять на себя роль ведущего. Никогда прежде, однако, Дзен не ощущал этой перемены так остро, как сейчас.
Выйдя из здания вокзала, он занял одно из двух остававшихся свободными такси, поехал в квестуру на восточном берегу Адидже, показал свое удостоверение дежурному сержанту и попросил позвать старшего дежурного офицера и принести двойной эспрессо. Офицером оказался долговязый полусонный юнец, которому, возможно, было лет двадцать пять, но Дзену он показался подростком. Дежурного совершенно очевидно пробудили от глубокого сна, однако его недовольство мгновенно сменилось тревогой, когда ночной посетитель предъявил удостоверение и объяснил причину своего визита.
– Местная жительница, некто Клаудиа Джованна Комаи, умерла в Лугано часов тридцать шесть тому назад в результате падения с балкона своего номера в отеле. Швейцарская полиция квалифицировала дело как несчастный случай, но мое начальство в уголовной полиции имеет основания полагать, что на самом деле это не так. Поэтому меня направили сюда порыться в архивах и поискать документы, которые могли бы либо доказать, либо опровергнуть эту гипотезу. Дело чрезвычайно срочное, что доказывает время моего приезда, весьма неудобное для нас обоих.
Не дав молодому человеку оправиться от первого удара, Дзен нанес второй, попросив предоставить ему связь по секретному каналу с Римом, чтобы доложить о том, как продвигается дело. Его отвели в кабинет на нижнем этаже и оставили там одного, пока сопровождающий бегал искать ключ от архива. Дзен набрал номер коммутатора Министерства внутренних дел и велел телефонистке соединить его с региональным полицейским управлением в Кремоне. Там его приветствовали куда сердечней, чем при личном появлении в Вероне. Дзен коротко передал полученную от сына Паолы Пассарини информацию об имении, некогда принадлежавшем их семье и проданном в конце шестидесятых, и попросил собрать о нем все сведения, как только откроется муниципалитет. Он позвонит позднее, чтобы узнать результат.